Я, робот (Иллюстрации В. Остапенко) - Страница 86

Бейли только слегка пожал плечами.

— И вы были бы правы, — продолжал Фастольф. — Помимо психологических трудностей — влияние на нас ужасного шума и толп людей, — можно прямо сказать, что войти на территорию города для любого из нас равносильно самоубийству. Вот почему доктор Сартон предложил создать человекообразных роботов, которые вместо людей могли бы общаться…

— Да, да. Р. Дэниел рассказывал мне.

— И вы это осуждаете?

— Послушайте, — сказал Бейли, — раз уж мы говорим откровенно, позвольте задать вам простой вопрос. Зачем вы, космониты, пришли на Землю? Почему бы вам не оставить нас в покое?

Доктор Фастольф не скрывал своего удивления:

— Разве вы довольны жизнью на Земле?

— У нас не так уж плохо.

— Верно, но всегда ли так будет? Население ваше постоянно растёт; вам всё труднее и труднее вырабатывать необходимое количество калорий. Земля зашла в тупик, мой дорогой.

— Нам не так плохо, — упрямился Бейли.

— Но и не хорошо. Нью-Йорк тратит массу усилий на то, чтобы добывать себе воду и удалять отбросы. Атомные электростанции работают на уране, запасы которого скудеют даже на других планетах нашей системы, а потребности в нём все возрастают. Жизнь города зависит от того, вовремя ли будет древесная масса для дрожжевых баков или минеральные соли для гидропонных установок. Наконец, проблема вентиляции. Иными словами, сохраняемое равновесие зависит от тысяч разнообразных проблем, которые усложняются с каждым годом. Что произойдёт с Нью-Йорком, если нарушить это равновесие хотя бы на час?

— Этого ещё никогда не случалось.

— Но может случиться в будущем. В примитивные времена населённые центры были почти полностью независимы и потребляли продукцию близлежащих ферм. Только стихийное бедствие — наводнение, эпидемия или неурожай — могли причинить им вред. С ростом этих центров и развитием техники стало возможным преодолевать бедствия местного характера, привлекая помощь извне, издалека. В результате огромные территории Земли стали зависеть друг от друга. Города медиевальных времён, даже самые крупные, могли просуществовать на своих запасах, в том числе неприкосновенных, по крайней мере, в течение недели. Когда Нью-Йорк только стал современным городом, он мог прожить на своих запасах в течение дня. Сейчас он не продержится и часа. То бедствие, которое десять тысяч лет назад было бы большой проблемой, сегодня было бы равносильно катастрофе.

Бейли заёрзал на стуле.

— Я это слышал и раньше. Наши медиевисты хотят покончить с городами. Они призывают вернуться назад к природе и заняться возделыванием земли. Они просто рехнулись: это невозможно. Нас слишком много, и историю нельзя повернуть вспять. Конечно, если бы не ограничивалась эмиграция на Внешние Миры…

— Вы знаете, почему она ограничивается.

— Тогда что нам делать? Вы топчетесь на одном месте.

— Почему бы не освоить новые миры? Галактика насчитывает сотни миллиардов звёзд. Предполагается, что сто миллионов планет годны или могут быть сделаны годными для жизни.

— Это нелепость.

— Почему? — горячо возразил Фастольф. — Почему нелепость? Земляне осваивали планеты в прошлом. Более тридцати из пятидесяти Внешних Миров, включая нашу Аврору, были освоены самими землянами. Разве теперь это невозможно?

— Ну знаете ли…

— Не можете ответить? Тогда я вам скажу. Если это и возможно, то только потому, что на Земле процветает культ стальных городов. До их появления вы были свободнее и могли оторваться от Земли, чтобы начать всё сначала на чужой планете. Вы делали это не менее тридцати раз. А сейчас земляне так изнежились, так увязли в своих стальных пещерах, что им не выбраться оттуда вовек. Вы сами, мистер Бейли, не могли представить, что горожанин способен пересечь открытое пространство на пути в Космотаун. Пересечь же космическое пространство к новому миру для вас должно быть труднее во сто крат. Урбанизм разъедает Землю, сэр.

— Даже если это и так, — рассердился Бейли, — какое вам до этого дело? Мы сами решим свои проблемы. А если не решим, значит, таким будет наш особенный путь в ад.

— Лучше свой собственный путь в ад, чем чужая дорога в рай? — съязвил Фастольф. — Однако я понимаю вас. Едва ли приятно слушать проповеди чужестранца. А вот мы бы не отказались от поучений со стороны, ибо у нас тоже есть проблемы, причём аналогичные вашим.

— Перенаселение? — криво усмехнулся Бейли.

— Аналогичные, но не одинаковые. Мы страдаем от недостатка населения. Как вы думаете, сколько мне лет.

— Я бы сказал — шестьдесят, — умышленно завысил его возраст Бейли.

— А надо бы сказать: сто шестьдесят.

— Неужели?

— А если быть точным, то мне скоро стукнет сто шестьдесят три года. Здесь нет никакого подвоха. Мой возраст исчисляется стандартным земным годом. Если мне повезёт, и я буду за собой следить, и, самое главное, не подхвачу какую-нибудь земную болезнь, то доживу до трехсот лет. Многие жители Авроры достигают возраста трёхсот пятидесяти лет. Причём средняя продолжительность жизни у нас постоянно растёт.

Бейли оглянулся на Р. Дэниела (который за это время не проронил ни слова) будто за подтверждением.

— Но как это возможно? — недоуменно спросил он.

— В недонаселенном обществе большое внимание уделяется геронтологии — науке о старении организма. В нашем мире удлинение срока жизни было бы бедствием. Вы просто не можете себе позволить роста населения. На Авроре же хватает места и для трёхсотлетних стариков. Чем длиннее жизнь, тем больше человек дорожит ею.